Александр Лучанкин: Педагогика готовых ответов. Дворянский блюз

Однажды летом четверо молодых людей беседовали на скамейке во дворе. К ним подключился преподаватель философии на пенсии и разговор за жизнь внутри школы и подле превратился в джем-сейшн. Блюзовое настроение собеседников поддерживалось теплотой самоиронии и отсутствием запретных тем, а шуточная интерпретация всяческих событий — уважительным и гостеприимным взаимопониманием. Беседа шла не только о «троллинге» и «буллинге» — видах школьной травли и рецептах их исцеления, — но и о жизнестойком дворянском мышлении и смыслах гостеприимства, не имеющих возраста. Думающая педагогика и философия понимающего гостеприимства не принимают зло и насилие, предохраняясь «концептуальным персонажем». Об его природе, техниках воплощения и перевоплощения в него (как в репертуарно-ролевой набор) беседуют дворяне — философ на пенсии, старшеклассники и студенты (недавние школьники). Для него характерны ирония блюза и даже сарказм! Он способен своей простотой победить страх плагиата и боязнь зависимости от любой власти; своей открытостью к диалогу — принять и понять запуганность и чинопочитание, побудить гостей и учеников проявлять не меньше великодушия, чем требуется от школьного педагога. Но как быть и сбываться концептуальным персонажем в обстановке учения? Его утопия (a-topos) как фантазийный проект неформального (не общего и формального) образования родилась из двух несвоевременных гипотез. Во-первых, из утопического предположения, что психически здоровый подросток (как и Учитель) может стать активным и самостоятельным персонажем учения посредством сети Интернет. И не только в условиях пандемии. Во-вторых, автор верит в прогресс компьютерных технологий, которые позволят уйти от иерархии традиционного, автократического и формального образования в сферу персонального, диалогического и неформального! Но этому, отнюдь не утопически, противостоит консервативно настроенный школьный учитель, поскольку такая гипотеза задевает миссию образовательного учреждения, где тема насилия и школьной травли чаще всего стыдливо замалчивается. Вопросы «экстремальной педагогики» не тематизируются и, стало быть, не становятся предметом широкого общественного обсуждения. Бюджетники-педагоги устали от перемен. Они хотят стабильности и порядка, желают дожить собственную жизнь «в данных обстановках». Учитель, в массе своей, не умеет противостоять насилию, сам часто становясь его жертвой. В России, как известно, некоторые утопии имеют свойство сбываться. Насколько миссия общеобразовательной школы — быть хранителем и охранителем компетенций традиционного знания — уместна в XXI веке? Школьное образование может начинаться не с вопроса о декларативном (и религиозном) знании: «Что должно быть выучено?», а с вопроса процедурно-методологического: «Какие люди, компетенции, инструменты, вещи, обстановки должны окружать ученика для того, чтобы случилось его персональное учение в горизонте грядущего»? И в нашей небогатой стране? Так формулируется вопрос о возможной компетенции: какими знаниями, умениями, навыками может располагать концептуальный персонаж будущего педагога-предметника, умеющего не только профессионально противостоять насилию и травле, но способного быть большим, чем просто «домашний» учитель?